Наверное, замечали, что когда люди сталкиваются с чем-то ужасным и жестоким, это ужасное притягивает внимание. При любой аварии (а особенно с человеческими жертвами) собирается толпа зевак, от которой мало практической пользы, люди только глазеют.
Киноужастики – документальные ли, художественные ли, завораживают, человек как бы “залипает” в кошмарном зрелище, переживая тяжелые чувства, но не имея сил оторваться. Вот и сейчас, например, значительное количество людей сидят прилипнув к лентам новостей вовсе не потому, что политически заинтересованные, а просто не в силах оторваться от травматичного зрелища. При этом возникает странное возбуждение, наполненное ужасом и агрессией.
Некоторые аспекты внутреннего устройства травмы и совладания с ней. Амбивалентность идентификации.
Мир устроен так, что избежать стрессовых и травматических событий не представляется возможным, сам Селье писал, что если человек не испытывает стресса, то он уже умер. Мы живем в стрессе, который, по определению Селье является “неспецифическим ответом организма на любое требование среды”, то есть речь идет о включении адаптационных механизмов организма. И большинство стрессогенных воздействий мы перерабатываем легко, на уровне физиологии.
Но есть разница между просто стрессом и травматическим стрессом, или психологической травмой. Травматический стресс случается тогда, когда есть вполне конкретное событие, о котором травмированный человек знает (даже если оно сильно амнезировано – знание о нем в психике хранится), после которого жить по-прежнему невозможно, меняется весь образ жизни и картина мира, появляется определенная симптоматика, которая либо со временем проходит, либо развивается в ПТСР, но всегда, во всех случаях последствия в психике человека остаются.
Известный и подробно описанный механизм диссоциации, молниеносное “вылетание” в “наблюдающую” позицию, разделение мыслей и чувств позволяет сохранить способность к выживанию. В зависимости от силы воздействия события или его повторяемости травматический опыт может быть хорошо упакован и размещен вне сферы доступа.
Но есть и еще один процесс расщепления, происходящий в травмирующих ситуациях, и не важно – сам ты являешься непосредственной жертвой или свидетелем – случайным ли, втянутым ли в качестве посредника. Механизм совладания, описанный как идентификация с агрессором.
Описание идентификации с агрессором как психологической защиты можно найти в работах Анны Фрейд, чуть позже эту тему подробно развивал Я.Ференци. В их работах разбираются механизмы и смысл подобного совладания. Но в терапевтической работе с травмой обнаруживается значительно более сложные конфигурации, чем прямая линейная амбивалентность – идентификация с жертвой -идентификация с абьюзером.
Возникает значительно более сложная конфигурация, многовекторная: переживание себя жертвой в беспомощности, бессилии, ужасе и отчаянии, переживание гнева и ярости, ненависти, направленных на абьюзера, присоединение к садистическим переживаниям и удовольствию от жестокости насильника, а если речь идет о сексуальном насилии, то еще и переживание сексуального возбуждения, часто сопровождающегося удовольствием – как своего собственного, так и присоединение к сексуальному возбуждению и удовольствию агрессора. И все это переживается одновременно.
В терапии бывает очень непросто не только отдифференцировать и расчистить эти склейки, но и распознать их.
Наглядным примером, как работает присвоение этих механизмов хорошо показано в фильме Ролана Быкова “Я сюда больше никогда не вернусь”. Сам фильм вставлять сюда для иллюстрации не буду, некоторое время назад он висел здесь во всех лентах, он легко ищется на Ютубе, если кто не видел.
Опыт работы с клиентами, пережившими разную степень травматизации, в том числе и имеющих травмы отношений, обращает внимание на то, что иногда эти механизмы амбивалентного расщепления оказываются даже в большей степени выраженными у клиентов, которые были не сами непосредственными жертвами, а присутствующими свидетелями, получившими травму опосредованно. Например, это дети, ставшие свидетелями разборок родителей. И такой опыт часто приводит к сценариям как виктимного поведения, так и отыгрывания садизма уже на других объектах. Отыгрывание отчетливей присутствует в опыте именно свидетелей, поскольку для ник наблюдаемые травматические события не были переведены в действия, доведены до конца, это заставляет раз за разом возвращаться, чтобы довести в реальности или хотя бы в фантазии действия до финала. Если это ребенок – он легче будет идентифицироваться с родителем своего пола. Так, например, мальчик, присутствовавший при избиении отцом своей матери, и испытывая бессилие защитить ее, в своей взрослой жизни будет причинять разными способами физическую боль партнершам, или много фантазировать об этом. Если речь идет о причинении психологической боли – унижении, отвержении, разводе, то втянутый в родительские отношения ребенок или подросток, разрываясь психологически между матерью и отцом и вынужденный присоединяться психологически к жертве в силу своей беспомощности и невозможности ее спасти и быть на ее стороне в момент происходящего, во взрослой жизни будет отыгрывать именно эти действия. Раз за разом он будет унижать и отвергать своих партнеров/ партнерш, ибо драйв присоединиться к сильному (а особенно если этот сильный одного пола) и узнать каково это, быть отвергающим и унижающим очень силен, и происходить это будет до тех пор, пока происходящее не будет осознано и переработано.
Ну а про то, как люди замечательно комплиментарно находят друг друга, чтобы стать парой, ни для кого не секрет.
Терапевту полезно уметь отлавливать такие штуки в трансферных процессах.
Вот такое получается молчание ягнят.
